YouTube канал журнала «Книжная индустрия» — https://youtu.be/gAw9174kF3w

Поэт и журналист Андрей Филимонов принял участие во встрече «Книги, которые сформировали мой мир», состоявшейся в рамках Московской международной книжной ярмарки. Андрей Филимонов является автором романов «Головастик и святые», «Рецепты сотворения мира», а также обладателем второго приза зрительских симпатий премии «Большая книга» 2018 года. Ведущая проекта — независимый литературный обозреватель, литературный критик Кларисса Пульсон.

Большое значение для Андрея Филимонова имеют труды Сёрена Кьеркегора. «В своей главной работе «Или-или», где он рассматривает восхождение человека от эстетической стадии к религиозной, символом которой является жертвоприношение Авраама, он начинает с того, что есть два вида отчаяния — отчаяние, когда люди хотят быть собой и отчаяние, когда не хотят быть собой. Мне кажется, это формула исчерпывающе описывает современного человека, ее можно применить и к писательскому труду. Мы постоянно испытываем это состояние: желание или нежелание быть собой, отвращение к себе или самолюбование, которое часто можно заметить у творца, например, на презентациях книг».

По мнению гостя, в целом списки литературы — условность, потому как для того, кто однажды погрузился в этот поток, невозможно существовать вне его, ведь надо постоянно находить все новые и новые книги.

Диогена Лаэрского Андрей Филимонов отнес к авторам, чьи книги сформировали его мир, с замечанием: «философия как анекдот». «Он ведь пишет не с тем пиететом, который к античности испытывали в следующие эпохи, он пишет, как современник. Например, он долго рассказывает о Платоне, а потом говорит: «было еще несколько Платонов, один из них не очень примечательный…», — прокомментировал гость. Он считает, что с помощью анекдота хорошо переживается истина.

Отдельно писатель выделяет Венедикта Ерофеева, который, по его мнению, вернул свободу слова русской прозе. «Первый опыт прочтения поэмы «Москва-Петушки» — это такое обжигающее чувство: «и вот так можно!». Говорят, на английский язык ее перевели, но все-таки не смогли объяснить читателям, что это такое, почему персонаж так много пьет. Эта поэма была одним из тех запретных плодов, с которым тебе не терпится познакомиться», — отметил он. Мир Ерофеева в поэме «Москва-Петушки» писатель считает абсолютно правдивым, но правдивым не концептуально, а поэтически, каждый поступок героя воспринимается на каком-то внутреннем уровне, практически как свой. По его мнению, логику там искать не надо — какая логика в жизни?

Большое влияние на гостя оказали произведения Даниила Хармса. «Когда-то раньше он казался мне идеальным зеркалом бытия, тут еще и вопрос влияния — как текст влияет на жизнь. В свое время у Хармса возникло море подражателей, было множество историй, которые ему приписывались, а на самом деле он их не сочинял».

Андрей Филимонов отметил, что понимание того, что такое Хармс и его тексты приходит медленно, нередко через другие произведения — например, через книгу Валерия Шубинского «Даниил Хармс: Жизнь человека на ветру». Интересным писатель считает и то, что на Хармса большое влияние оказал его отец, Иван Ювачев. «Он в своих дневниках пишет о непростых разговорах с отцом: Хармс, как и положено следующему поколению, отталкивался от того багажа, что нажил его отец. Он сам совершил прыжок в какую-то огромную вселенную, которой до него просто не было. Хармс был сказочником и мифотворцем, он с легкостью создавал персонажей и населял ими свои тексты». По мнению гостя, нет ничего удивительного в том, что следующее поколение открыло для себя Хармса, и он стал вдруг актуален — читать его имеет смысл в возрасте 15-20 лет. В его текстах есть некая свежесть, этот автор в той или иной степени повлиял на всех, кто его читал.

Сборник Сэй-Сенагон «Записки у изголовья» стал для гостя проекта открытием. «Эта книга и древняя, и современная одновременно, низкий поклон тем, кто когда-то перевел и издал ее. Мое первое впечатление, когда я ее открыл и стал читать — написано 1000 лет назад, но при этом насколько все современно, насколько чувства людей не изменились! Например, чудесная инструкция кавалеру, как он должен уходить от дамы на рассвете: он должен уходить не спеша, а не метаться по покоям, должен успеть обратить ее внимание на то, как прекрасен восход, а как вернется домой — послать ей стихи. Если стихи не пришли с первой почтой — это просто хамство. При этом надо понимать, что под боком был Китай, которому японцы подражали, многое было заимствовано».

В список книг, сформировавших мир Андрея Филимонова, входит и антикнига «Улисс» Джеймса Джойса; по его мнению, эта произведение сделало XX век, это история английской литературы. «Покажите мне человека, который прочитал «Улисс» с удовольствием, я не могу воспринимать это как книгу — только как целый мир, вселенную. Если мы считаем книгой все, что написано и имеет определенный вид, то да, тогда «Улисс» книга. Антироман, если угодно, может быть, «Улисс» надо называть суперкнигой», — прокомментировал он.

Джорджо Агамбен пришел к Андрею Филимонову молвой, но удачно встроился в нынешнее карантинное время. «Его важная политическая мысль — с конца XX века люди все чаще и чаще переходят в режим чрезвычайного положения, с тех пор, как развалилась советская империя, и мировая стабильность, державшаяся на двух полюсах, просела, начались гражданские войны, потом подтянулись террористы. Агамбен прослеживает процесс, как человечество все больше превращается в концлагерь, как мы дошли до жизни такой. Весной этого года очень легко стало заставить людей носить маски и перчатки, штрафовать за их отсутствие или выход из дома, внедрить электронные пропуска. Если бы год назад нам сказали, что границы закрыты, мы бы за голову схватились: «ах, какой ужас, мы попали в концлагерь!».