Одна из крупнейших компаний нашей отрасли называется «Папирус». Основная ее деятельность – производство и реализация бумаги, картона и переплетных материалов. Создал компанию и многие годы руководит ею

Ильяз Булатович Муслимов, который любезно согласился рассказать нам о своей жизни, формуле успеха, о работе депутатом Государственной Думы, активной жизненной позиции и социальном служении людям.

Сама биография нашего героя – это часть истории страны. Беседа получилась похожей на путешествие на машине времени. А самое главное – понимаешь, что вся жизнь человека строится им самим, он как по ступенькам поднимается все выше. Одним из самых успешных людей отрасли можно стать только в том случае, если у тебя есть трудолюбие (в троекратном размере), твердая вера в свой успех и настойчивость. Ну и немного удачи, конечно, куда без нее? Но обо всем по порядку.

Рубрику ведут Георгий Гупало, генеральный директор и главный редактор издательства «ДАРЪ», и Светлана Зорина, главный редактор журнала «Книжная Индустрия».

– Георгий Гупало: Ильяз Булатович, расскажите, пожалуйста, о Ваших хобби, увлечениях помимо работы. Или работа и есть главное увлечение?

– Ильяз Муслимов: Сама жизнь. Не знаю, с чем это связано, но мне всё интересно.

– Светлана Зорина: А что такое жизнь?

– И. М.: Кто‑то считает, что это Богом данное… Кто‑то – что это физико-химические процессы. Самое главное в жизни – не навредить. Неважно, каким ты занимаешься делом, работаешь или просто вышел в поле… Не навредить – значит делать так, чтобы не было последствий, за которые станет стыдно.

– Г. Г.: Это больше вопрос осторожности. А смысл жизни несколько другой должен быть, наверное? Есть более высокие цели, задачи – подарить, например, миру что‑нибудь хорошее. Есть у Вас такое предназначение?

– И. М.: Я такого не чувствую.

– Г. Г.: Но Вы же ради чего‑то создали большую компанию, даете многим людям работу.

– И. М.: Это некое стечение обстоятельств. Создатель делает – ты волен только уловить, прислушаться и пойти этим путем. У меня иногда получается. Каждый из нас имеет «направление сверху». Но иногда получается, что мы учимся не там, куда хотели бы поступить, работаем не там, куда хотели бы пойти работать. Есть обстоятельства…

– С. З.: Вы человек очень настойчивый и целеустремленный, судя по тому, чего Вам уже удалось достичь в жизни.

– И. М.: Да нет никаких достижений. Какие? Главное – мне не стыдно.

Сегодня власть пинают все кому не лень. Но это во все времена было и будет – на то она и власть, чтобы ее пинали. Больше или меньше – зависит от нее самой. Будучи во власти четыре года, в партии «Единая Россия», я не испытываю стыда. Мне не стыдно смотреть в глаза людям, которые меня выбирали, из моего округа Михайловского. Я там два года не был, неделю назад приехал – подходят ко мне избиратели и говорят: «Давайте сфотографируемся с Вами». Люди помнят. До сих пор мне письма приходят: из Думы присылают письма (раньше шли мешками, сейчас поменьше) – «депутату Муслимову». «Я уже не депутат». – «А мы других не видим здесь. Не приезжают».

Мне не стыдно посмотреть в глаза людям, с которыми я работаю, с которыми общаюсь, с которыми за столом сижу. Это отнюдь не означает подхалимаж – могу и поспорить, могу не согласиться, могу принципиальную позицию занять. Каждый же из нас считает, что прав, и отстаивает свою точку зрения – это нормально. А оценивается все по делам…

– Г. Г.: Значит, Ваше хобби – это социальное служение.

– И. М.: Это не хобби… Это смысл жизни.

К нам, как в любую коммерческую организацию, приходят просьбы о помощи, и у меня сердце кровью обливается, когда мы не можем помочь. Люди просят о помощи: берут деньги ребенку на операцию или на строительство храма, мечети. А как распоряжаются ими – это уже дело совести.

Ни одного письма в мусор не выбросил. С каждым человеком встретился, что мог – сделал, как мог – шел до конца. К федеральным министрам ходил, только к А. Э. Сердюкову – два раза. Стоит храм, а к нему примыкает военкомат. Нужно было территорию храма расширить, чтобы столовую создать. Меня глава района просил: никто никак не пробивал этот вопрос – не получалось. Но все‑таки удалось, мы эту проблему «добили». Когда я уже ушел с госслужбы, пришло положительное решение. Глава района мне позвонил: «Всё. У нас состоялось». Я ему икону тогда подарил.

– Г. Г.: «Икону подарил…» А ведь Вы настоящий правоверный мусульманин.

– И. М.: Нельзя сказать, что правоверный. На некоторые праздники, даже большие, не удается пойти в мечеть. Правоверный – это тот, кто пять раз в день намаз совершает, постится регулярно или сделал хадж и замолил все грехи. Хотя возможностей тот же хадж совершить была масса. Считаю, что я для этого не созрел. После посещения святых мест ты должен поменяться полностью, стать другим человеком, очищенным. Я к этому не готов. Если я подготовлюсь и дойду до этого уровня, то поеду.

– Г. Г.: Всё равно это чудо. Не так много есть людей, которые воспринимают себя в рамках одной конфессии, но при этом не просто с миром и с любовью относятся к другой религии, но и реально помогают. Вы выпускали великолепную газету «Татарские новости» (50 000 тираж), но при этом помогаете личными деньгами и административными ресурсами православным храмам.

– И. М.: На Мамаевом кургане в 1997 году строился храм. Приезжаю как‑то: кирпичи разбросаны, вышли только с фундамента, батюшка ходит потерянный – строители сбежали, охраны нет, телефона нет, ничего нет. Он говорит: дай денег хоть на охрану и телефон. Как не дать… Храм есть храм, зачем делить, чей он.

Представьте с такой фамилией, с такой национальностью – я выбирался с казачьих районов. Поначалу был некий дискомфорт, когда собрался Казачий круг (созывают атаманов со станиц, которые представляют народы, деревни), губернатор вышел меня представлять. Предвыборная кампания уже шла, меня знали. Когда выходят, целуют икону, говорят слова. Я не мог икону поцеловать, потому что не православный. Батюшка выходит, обнимает: «Казак, он же наш!» Казаки: «Наш! Наш! Мы за него!» Пошло сразу – переборолось это все, переломалось. Никакого нет дискомфорта. Никакого! Я не понимаю фанатизма ни с той, ни с другой стороны. Не приемлю.

Звонит мне с Вологодчины батюшка и говорит: «Помогите деньгами». Я говорю ему: «Я бумагой торгую. Вам бумага нужна?» Понимаю, что нужна. В любом храме много копируют. Если нормальный – он возьмет. Не все священнослужители «Ролексы» носят и ездят на «Майбахах» и скоростных джипах. Вот и он на «Жигулях», на «шестерке», приезжает. Сам за рулем, сам грузит эти пачки себе в багажник! Потом присылает письмо: «Брат Ильяз, я Вам благодарен». Это по‑настоящему. Таким надо помогать. Он своим горбом веру тащит в народ, воссоздает храмы.

– С. З.: Вы никогда никому не отказывали, шли всегда до конца…

– И. М.: Я мог подойти с некорректным вопросом к губернатору, к силовикам – и в области, и здесь. Если люди попали в какую‑то ситуацию, надо пробовать все шансы. Я так понимаю, человек пишет ко мне, испробовав всё, пройдя всё – все суды, всё проиграл, его уже преследуют. Для него это, может быть, последняя инстанция. Как ты можешь взять это письмо и выбросить в мусор? Или вообще не раскрыть конверт и просто выкинуть? Никогда не понимал.

Я не понимал, кода глава района мне не отвечал. У чиновников, у федеральных министров срок ответа один месяц, но отвечают за неделю. А. Л. Кудрин быстрее всех отвечал. А есть главы районов, «местные князьки», которые игнорируют запрос депутата Госдумы. Ты ему пишешь из Москвы: парень, у тебя беда, у тебя в хозяйстве то‑то или с человеком… Иногда приходилось через центральную прессу обращаться к этому главе-негодяю с официальным письмом. Иначе просто не достучаться. У меня было два таких примера – двух глав удалось снять с должности.

– Г. Г.: Хорошо, что у нас есть такие депутаты, которые на самом деле живут в своей стране не как пришлые люди, а воспринимают Россию как свой собственный дом, где каждый может и должен наводить порядок.

– И. М.: Нельзя делить на свое и чужое: вот моя деревня, вот не моя деревня, вот мой родной город, вот неродной… Я много времени посвятил партийной работе на Кавказе. Вообще Кавказ – больная тема, незаживающая рана для всех нас на протяжении постсоветских лет. Сложно было в работе, порой приходилось применять непопулярные решения, но местные жители всегда по‑доброму ко мне относились. И сегодня дагестанцы, ингуши и другие народы Кавказа до сих пор зовут меня в гости.

– С. З.: Все основное в человеке закладывается, наверное, в детстве: его родителями, той средой, в которой он растет, учителями, друзьями. Мы все родом из детства. Расскажите о Вашем детстве, о Ваших идеалах, мечтах.

– И. М.: Соглашусь, но не полностью. Бывает, из плохой среды выходит хороший человек. Как тут объяснишь? А бывает – в хорошей среде вырастает подлец или преступник. Я бы сказал, что основное заложено генотипом. Ген себя проявит, прорвется рано или поздно, какая бы среда ни была.

– С. З.: Безусловно, личность найдет себе дорогу.

– И. М.: До революции предки по маминой линии вели торговлю, были очень зажиточными. В Харькове до сих пор стоит большой деревянный купеческий дом – уже не наш, его еще при Советской власти отобрали. Бабушка знала семь языков – арабский и европейские. Революция всё поломала, всё отобрала. Стали рабочими. Дед здоровый мужик был – носил по две шпалы. Спасая предприятие, прыгнул в ледяную воду, заболел и умер от воспаления легких. Другой дед на войне погиб в Украине, под Белой Церковью.

Бабушка по другой линии во время войны спасла только одного ребенка – моего отца. У них с дедом было двое детей погодков – 1938 и 1939 года рождения. Она пережила Сталинградскую битву. Муж на фронте, на руках двое детей. 1942–1943 годы. У нее был небольшой деревянный частный дом. Женщинам надо было кормить детей и себя. Они выходили на мерзлое поле, брали нож и рыли мерзлую картошку. Немец настолько вольготно себя чувствовал, что мог отстать от эскадрильи, спуститься на бреющем полете и чуть ли не по головам расстреливать этих женщин. Она на всю жизнь запомнила смеющееся лицо одного летчика.

Бомбили их беспощадно. Когда люди уходили искать пропитание, детей клали в окопчик. У каждого был вырыт окопчик недалеко от дома. Имущество какое‑то – и детей туда. Однажды бабушка долго не могла с поля вернуться, потому что обнаглевший немец два круга сделал над ними, не отпускал. Прибежала в деревню, а вместо дома – воронка. Окопчик засыпан землей. Сразу стала отрывать сыновей. Первым отрыла моего отца. Когда выковыряла у него пальцем глину изо рта, он закашлялся, задышал. Второго отрыла – он не задышал. Она тут же его под яблоней похоронила, взяла узел, отца моего – за спину и пошла через Волгу по льду.

Голодные времена сталинградские; ели желуди. Восстанавливали в первую очередь хозяйство, жили в бараках. Сначала заводы строили, потом уже доходило до личного жилья. В 1950‑е годы стали выписывать материалы в виде бревен на строительство домов. Сами себе строили.

Ильяз Муслимов – 8 класс, секретарь комсомольской организации

Сталинградская тема на всю жизнь осталась. У кого‑то родители, дедушки-бабушки через это прошли, но я считаю, что и мы все через это тоже прошли – настолько близко всё это в рассказах и воспоминаниях.

– Г. Г.: Расскажите про свое детство.

– И. М.: Детство прошло на святой сталинградской земле. Был воспитан в том числе и соседями-ветеранами. Дядя Гриша рассказывал такие вещи, которые в книжках про Великую Отечественную войну не пишут. Многое мы тогда узнали, но главное то, что война – это большая грязь.

А еще мы помогали инвалидам. Например, рядом с нами жил Коля-безногий. У него жена лежачая была, ветеран войны, партизанка. Девчонки мыли полы, а мы продукты приносили. Коля имел инвалидную машину, одну на весь двор, даже на весь квартал – одна в то время была его инвалидка. Широкой души человек. Он мог эту инвалидку забить до отказа – не знаю, как там восемь человек помещалось, в этой драндулетке, – и отвезти нас на футбольный матч, чтобы мы посмотрели вместе с ним, как «Ротор» играет.

Я рассказываю о том, что сегодня отсутствует напрочь. Приходишь из школы – ключик под ковриком. Мама с папой на работе. А баба Груша из квартиры напротив говорит: «Так, пришел – сейчас борща поешь, потом сядешь уроки у меня делать». Я не домой после школы попадал, а к ней.

Когда какое‑то событие было, дни рождения например, мама пекла перемячи. Весь подъезд, вдыхая эти вкуснейшие запахи, знал, что «вечером намечается». Кто‑то выносил свой самогон. У подъезда накрывались столы. Никто ничего не считал – день рождения же! Был у нас гармонист. Перепивали, бывало, – но никакого безобразия, спокойно расходились. Одним подъездом дружили и жили.

Мать говорит: «Завтра Пасха. Будем яйца красить». Для меня это был наш праздник. Когда вырос, понял, что это торжество не по моей линии. А тогда выходил во двор, яйца друг о друга били, у кого какого цвета. «А-а, у тебя только от луковой шелухи, а у нас еще розовые есть, голубые…» Братское единение такое было. Я рос и не думал, что есть какие‑то национальности, что между ними что‑то может быть не так.

Так детство прошло. Вы задели тему толерантности, а это всё отсюда идет.

– С. З.: А куда оно делось, почему ушло это всё? Ведь в Советском Союзе мирно сосуществовали, совместно жили самые разные народы.

– И. М.: Идея поменялась. Сегодня главная идея – деньги. Тогда же они стояли не на первом месте. Сейчас ценность – деньги, мерило – деньги.

– Г. Г.: Как вернуть? (Пауза.) Со многими людьми разговариваешь – все с большой грустью вспоминают то время. В Интернете мне попалась замечательная картинка – кадр из фильма «В бой идут одни старики». Стоят летчики, перед ними стаканчик с водкой, поминают своего погибшего товарища. Внизу под картинкой подпись: «Тогда не было “чурок”, “хохлов”, “москалей”. И поэтому они победили». А сейчас‑то что мы делаем? С точностью до наоборот поступаем.

– И. М.: Видимо, капитализм. Западная модель способствует тому, что, как раковая опухоль, зашло слишком далеко…

– Г. Г.: Даже в западном капиталистическом мире мы видим больше проявлений сострадания, участия.

– И. М.: Они уже перебесились.

– Г. Г.: А когда мы закончим беситься?

– И. М.: Нужно время. Может, два-три поколения.

– С. З.: Главное – воспитание с детства, то, с какими ценностями растет молодежь, какой смысл в них вкладывается. У Вас четверо детей. Воспитываете в них такое же отношение к жизни?

– И. М.: Стараемся. Мы с супругой их не балуем. У них нет времени на отдых. Вообще нисколько – даже меньше, чем у меня.

– Г. Г.: Чем увлечены?

– И. М.: Учебой в основном. Есть и спорт. Суббота и воскресенье у них проходят с репетиторами, с утра до вечера.

– С. З.: Какой возраст у детей?

– И. М.: Пять, тринадцать, четырнадцать и двадцать лет.

– Г. Г.: У Вас великолепнейшая спортивная форма: Вы стройный, подтянутый…

– И. М.: В юношестве я занимался спортом очень серьезно. Закладывается всё именно там, потом – только себя поддерживай. Распуститься легко: лишняя кружка пива, лишняя еда на ночь… А потом тяжело.

– С. З.: Расскажите о Ваших спортивных увлечениях. Ведь Вы мастер спорта по легкой атлетике, парашютному спорту.

– И. М.: Всё получалось по необходимости. Пятый класс. Живу на Волге, а плавать не умею. Как‑то с отцом выехали на рыбалку. Стояли в фарватере посередине Волги. Я сорвался с носа лодки. Тону, открыл глаза и вижу, как солнце уходит все дальше. Стал барахтаться и вынырнул – повезло, что не под лодкой. Зацепился за корму. Смотрю – отца нет в лодке. Он выныривает в двадцати метрах – течением снесло, и говорит: «Вытаскивай якорь – и на берег». Потом сказал: «На рыбалку не поедешь, пока плавать не научишься. Матери не скажу». У каждого есть грань между тем светом и этим. Первый раз я почувствовал ее в пятом классе.

Пошел, записался в секцию. Волгоградская школа плавания в советское время была сильная: Садовничий, Попов, Панкратов. Серьезные ребята были и в наше время, когда Олимпиаду-80 выиграли те, с кем я занимался. Получил второй разряд по плаванию на спине. Но, к сожалению, надорвался, не потянул – стал скатываться по учебе, получил тройку по русскому в четверти. Мама сказала: «Пока не исправишь – никаких бассейнов» – и убрала мой абонемент. Я исправлял всю четверть. Естественно, в разрыв от меня ушел спорт. Тех ребят, которые от меня на четверть ушли, я уже не догнал. Ходил, старался – но догнать так и не смог.

Второе увлечение – школа космонавтов при Качинском училище летчиков.

– С. З.: А туда как попали?

– И. М.: По объявлению в газете. Смотрю – идет набор в Школу юных космонавтов. Космосом тогда все увлечены были… Поехали, а там брали 8–10 классы. Ну, я и решил с 7‑го записаться.

– И. М.: Парашютный спорт появился по идейным соображениям: хотел попасть в ВДВ. Началась афганская война. Мы с одноклассником решили пойти служить в ВДВ, а для этого нужны парашютные прыжки. В ДОСААФе первые прыжки можно делать с 14 лет, мы прыгали даже в 13: благодаря росту удалось обмануть. Девять прыжков сделали – как раз третий взрослый разряд. Дали значок. В анкетах пишу: «Иду в ВДВ. Себя хочу видеть в Афганистане, защищать Родину». Мне говорят: нет, пойдешь в погранвойска. Там, говорят, тоже парашютисты нужны.

– Г. Г.: Уникальный случай. Многие тогда боялись Афганистана, а Вы – наоборот.

– И. М.: Я так расстроился, что в ВДВ не попал…

– Г. Г.: А почему хотелось на войну?

– И. М.: Сталинградское воспитание. Хотелось защищать Родину. У нас все такие были повернутые. Я же не один, мы вдвоем из класса. Два самых здоровых парня, которые больше всех отжимались, бегали, школу тянули на спортивных соревнованиях. Друг попал в ВДВ, ему повезло. Получил орден Красного Знамени. А я в погранвойсках отслужил…

Мы же с этого и начали: свой путь не всегда выбираешь сам. В плавание пошел, потому что надо было научиться плавать. Легкая атлетика – хотел подтянуться по бегу, но конституция у меня такая, что получалось хорошо и без особых усилий. Многие тренировались больше, чем я, а у меня получалось лучше. Особенно на дистанциях 800 метров и километр – они самые сложные.

Сто метров бежишь – только прокачиваешься, и всё. Три километра, пять километров – распределяешь силы. 800 метров – это как 100 метров, только бежать в восемь раз больше и нельзя сбавить, нельзя расслабиться, нигде не сэкономишь. Это тяжелее. Самая сложная дистанция, ее никто не любит. Казалось бы, километр, 800 метров – ерунда. На самом деле выдерживать их очень тяжело. Я на этой дистанции и защищался.

– Г. Г.: Вы все время ищете сложные пути?

– И. М.: Нет, просто так получается.

Пошел служить в армию. Отслужил в пограничных войсках. Во время ирано-иракского конфликта ходил по самой границе. Нарушителей было много. Раньше за пойманного нарушителя давали отпуск на родину, но у нас их было столько, что отпуск давать перестали. Служба тоже вложила в меня свой сильный воспитательный момент, устроила встряску. Я стал руководителем комсомольской организации, вступил в партию, стал политически подкованным. За два года, кроме Устава и Закона «О границе», наизусть ничего не учил. Я был старшим мастером по системе сигнализации и связи на границе.

Граница на самом деле была «на замке». Технически оснащена по тем временам просто отлично! Тогдашнее оборудование даже сегодня большая редкость.

Как‑то собирают со всех застав ребят. Выходит полковник Харченко и говорит, что приехали педагоги из МИФИ. Оказывается, это закрытый вуз и на отдельные специальности нужны уже проверенные люди. На границе у всех есть форма допуска. С теми, у кого есть желание, они могут провести собеседование. Я думаю: второй год, ни одной книжки не прочел, кроме «Красной звезды» и Уставов… Насколько у меня уровень знаний вышибли за два года, сколько там мозгов осталось – ради интереса решил проверить. Записался как к доктору. Прихожу. Он дает мне листы, я решаю задачки. Он раз – крестик ставит. Теперь физику. Я ее решаю. Он пишет: уровень знаний достаточен для поступления в МИФИ. «Давайте документы». Я говорю: «Какие документы? Я не собирался, так просто пришел». И ушел.

Приезжаю в часть, продолжаю службу. Через месяц меня вызывает начальник. Стоит красный такой и говорит: «Почему ты меня обманывал? Почему ты мне не сказал?» Выяснилось, что пришло из Москвы письмо на отряд: срочно отправить меня учиться в МИФИ. Я говорю: «Слушайте, а я не хочу». – «Ты что? Ты делаешь большую глупость. У тебя уже синица в руках. Используй этот шанс». Я пишу родителям письмо, чтобы узнать, не против ли они. Они отвечают: «Конечно!»

– И. М.: Приехал в МИФИ, отучился по специальности «Физика атомных реакторов».

МИФИ тогда был образцовым вузом страны. Я еще думал: да что в нем такого образцового? А с годами начал понимать: единственный институт в мире, который, находясь в столице государства, имел собственный атомный реактор. Любой студент мог на нем делать диплом. Кто себе это мог позволить? Даже сейчас – никто. А мы в то время – могли. Сейчас, конечно, реактор уже не работает.

После окончания МИФИ, несмотря на «пятую графу» и на то, что не москвич (смотрели прописку, проверяли, решен ли бытовой вопрос), меня оставили на кафедре заниматься наукой.

Бахнул Чернобыль. Наша группа как раз решала проблему гадолиниевых поглотителей, чтобы таких вещей больше никогда не случалось. Выезжали в Чернобыль, замеры делали. Смотрели, ставили датчики.

С наступлением перестройки наша наука стала никому не нужна. «Зарплаты? О чем вы говорите!». Мы дошли до полной беды, когда нужно было сборку собирать экспериментальную – а не из чего. Однажды у МИФИ на базе кирпичи кончились. А у нас напротив общаги – стройка. Мы ночью с моим наставником пошли со стройки воровать кирпичи, чтобы «двигать науку». Украли кирпичи, принесли ко мне в общагу. Я пожертвовал зубную щетку – надо было их отмыть. Мыли горячей водой, сушили, потом в МИФИ делали сборку. Кирпичи эти я таскал в дипломате: туда четыре штуки спокойно входило, чтобы ручка не оторвалась. Я приносил, мы собирали сборку, делали измерения!

В виде зарплаты я получал билет с печатью МИФИ – рубль двадцать на обед. Зарплат не было. Ты один день ел, а на другой приходил в кассу, чтоб за половину обналичить. Этого как раз хватало, чтобы поехать на метро.

Хорошо, у меня прошлое армейское. Я после первого курса начал формировать стройотряды и на старших курсах набирал до 150 человек. Ко мне был конкурс. Ребята понимали, что здесь можно заработать. Желающих было раза в два-три раза больше, чем мест.

Учился на дневном, конечно, приходилось подрабатывать: вечерним комендантом, смотрел за порядком. Помимо этого, работал на кафедре лаборантом. Успевал поработать и дворником: это вообще отличная физзарядка. В 6 утра вышел, полтора-два часа лед поколол, снег убрал, соли насыпал и ушел. 80 рублей в кармане.

Больше зарабатывали на овощных базах. Когда я получил водительское удостоверение на погрузчик, я брал двух-трех ребят, и мы кидали два-три вагона картошки или капусты. Запросто! Ночью. Я на каре. Они там бросают и выгружают. И мы за ночь два-три вагона кидали. Десять рублей вагон. Получить 10 рублей за ночь по тем временам – большие деньги.

И.Б. Муслимов – заместитель председателя Комитета Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи

При этом я получал еще повышенную стипендию, государство доплачивало. Если стипендия по стране была 35 рублей, то у нас базовая – 55. Базовая! Поэтому для Москвы я жил очень небедно, мог позволить себе ходить в музеи, театры, не пропускал кинофестивали.

На старших курсах увозил ребят-бойцов в стройотряды – в Краснокамск (на целлюлозно-бумажный комбинат), в Архангельск. Мы там валили лес. Мужики архангельские не брались за эту работу, а мои здоровые ребята (армейцы в основном либо студенты-спортсмены) брались. Естественно, нам за это давали подхалтурить: где‑то что‑то подкрасить, кабинеты отремонтировать. За полтора месяца самый плохой боец у меня получал 1000–1100 рублей. Хороший – 1500. Я, будучи командиром, себя всегда приравнивал к хорошему бойцу.

– С. З.: Это какой год?

– И. М.: 1985‑й, 1987‑й.

Когда все рухнуло и я стал получать талончики, понял, что у меня денег нет. Какой выбор? Либо у родителей просить, но это стыдно, либо ехать на родину. Тоже стыдно.

Тогда решил опять собрать ребят, говорю им: «Поехали лес повалим опять по старой памяти. Заработаем и перебьемся здесь какое‑то время». Собрал человек 20–30, и мы поехали валить лес.

И тут начался книжный бум… а квоты‑то еще существовали. Я, наверное, неделю стоял и просил директора Архангельского ЦБК, Евгения Аркадьевича Гусева, чтобы он на меня обратил внимание. Он с министрами общается, а кто для него мы, студенты? 7 утра, стою на проходной, он сжалился и спрашивает: «Ну, какой у тебя вопрос?». Я говорю: «Да вот, знаете, мы студенты, работаем. Можно ползарплаты забрать бумагой?» Только он мог это решить. И он подписал.

Я прихожу к своим ребятам и говорю: «Мужики, сейчас вы получите ползарплаты. А я гарантирую, что вы получите огромную прибыль. В Москве через неделю рассчитаюсь, поверьте». Они согласились. Я ползарплаты им ккккквыдал. Мы получили бумагу. На свои ползарплаты, которые получил, я нанял технику – два ЗИЛа 130‑х. Сюда привез их – в МИФИ. Сам разгружал. Здоровый был! По кооперативам продал за 1500 рублей. Бумага стоила 400 рублей (тонна). Плюс еще налом полторы тысячи рублей. То есть подъем был невероятный. Рассчитался со всеми. А половину бумаги я запустил в издательство: издал книгу про капитана Врунгеля.

– С. З.: А почему именно ее?

– И. М.: Ну, не знаю, так получилось. Я подумал, что она продастся, потому что как раз в это время шел мультик о капитане Врунгеле. По форме издание напоминало роман-газету, такую гибкую книжку. Продавалось оно в каждом киоске и стоило где‑то 80 копеек, его часто брали на сдачу с рубля…

– Г. Г.: Тоже хорошая прибыль была.

– И. М.: 850 %!

– Г. Г.: Значит, был выбор, получается: либо торговать бумагой, либо издавать книжки. А почему все‑таки победила бумага?

– И. М.: Видимо, все‑таки первичнее была для меня бумага… И случай, помноженный на мою настойчивость, с которой я неделю ждал.

Ильяз Булатович на бумажной выставке с руководителями компании «Монди»

Сегодня мы являемся одними из лучших в области целлюлозно-бумажной продукции. Лучшими по продажам, дистрибуционной сети и по ассортименту. Мы создали сеть в 18 регионах России и поставляем от одного ролика, от одного листа, от одной паллеты.

– С. З.: Давайте вернемся к литературе. Расскажите о Ваших любимых книгах.

– ИМ: Очень люблю «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого. Это книга на все времена. Каждый раз открываю и нахожу в ней новое для себя. Раз десять перечитывал, начиная со школьной скамьи.

Не люблю детективы… Честно говоря, в 1990‑е читал. Сейчас просто даже на это внимания не обращаю, время не трачу.

Работа депутата Госдумы в полях Волгоградской области, с главой района Александром Валентиновичем Карауловым

– Г. Г.: Сейчас мы переживаем достаточно сложный период и в жизни страны, и в развитии отрасли. Вы оптимист? Верите в то, что удастся всё это выправить?

– И. М.: Пока внимание не будет обращено на то, чтобы строить новые заводы, создавать новые рабочие места – ничего не удастся. Но пока что я этого не вижу.

Что касается нашей отрасли: имея ресурсы, мы могли бы, конечно, построить за 25 лет хоть один приличный целлюлозно-бумажный завод, который бы соответствовал современному качеству полиграфии.

– С. З.: Может быть, мы просто недостаточно активны?

– И. М.: Наверное.

– Г. Г.: Каковы для Вас самые ценные качества в человеке? Что Вы больше всего уважаете?

– И. М.: Добродетель, конечно. Мне всегда везло на хороших людей. Для меня очень важно знать, что рядом есть верные и надежные друзья и, что бы ни случилось, они всегда придут на помощь. Ты не один и от этого чувствуешь уверенность в жизни.

– С. З.: А что такое добродетель?

– И. М.: Вот это всё, о чем мы сегодня говорили. Одним словом не скажешь. Делать добро – это самое простое.

– Г. Г.: И самое сложное. А есть у Вас жизненный девиз?

– И. М.: «О прошлом не жалей, грядущего не бойся».

– Г. Г.: Хороший девиз. Пожелаем Вам удачи, пусть так и будет. Спасибо большое, Ильяз Булатович!