Журнал «Знамя» и Фонд Филатова провели горячую дискуссию по вечно животрепещущему вопросу: существует ли новое литературное поколение?

17 апреля в библиотеке имени Боголюбова обильно нарушали тишину: журнал «Знамя» и Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ (он же — Фонд Филатова) устроили дискуссию по мотивам мартовского номера, целиком отданного на откуп молодежи (и Михаилу Тяжеву). Темой дискуссии стала, собственно, молодежь: существует ли новое литературное поколение? али нет его вовсе? В ощутимом количестве высказывались юные авторы «Знамени», но ни возрастом, ни наличием журнальных публикаций подступы к микрофону не ограничивались.

Начал главред Сергей Чупринин: устроил ликбез по истории журнала, который всегда придерживался правила «ни одного номера без нового имени», и сформулировал означенную выше проблематику. Первым по ней высказался Василий Нацентов — почитал свои стихи и держал ответ за всю молодую поэзию, заключив: «Мы пока мало что видим». Вслед за ним много остроумничал Денис Драгунский — и перед рассказом о взятии Казани 21-летним Иваном Грозным успел сказать, что наши родители жили очень недисциплинированной сексуальной жизнью, рожали когда вздумается, а потому о каких поколениях вообще можно толковать.

После минутной презентации недавно вышедшего романа Вячеслава Ставецкого «Жизнь А.Г.» и совсем новорожденной книги Арины Обух «Муха имени Штиглица» (оба — молодые лауреаты «Знамени») к микрофону в одиночестве вышла рыжеволосая Арина. И начала петь — авторское определение — оду толстым журналам, между прочим отметив, что молодому писателю непременно нужен успех, который даст крылья — и у нее, в том числе благодаря «Знамени» и семинару молодых писателей, который ежегодно проводит Фонд СЭИП, этих крыльев много. Следом выступил Павел Селуков — он как на духу признался, что не читает современных авторов, но списочек ему уже прислали, так что скоро ознакомится. А также с помощью шахматной аналогии объяснил, что никаких поколений в чистом виде не существует, а словосочетание «молодой писатель» вообще кажется ему мемом — есть хорошие тексты и слабые тексты, а возраст — бог с ним, с возрастом.

Ирина Любельская, принявшая эстафетную палочку, прочитала несколько своих стихотворений и скромно сказала, что не возьмется судить о поколении, тем более являясь его частью, находясь «внутри системы», но отметила — как минимум собственную — растерянность перед жизнью, которую назвала вдохновляющим состоянием — потому что в растерянности есть азарт.

Затем Денис Банников много говорил о том, как кинематограф своими приемами проникает в ткань текстов, об экономике времени, естественно сокращающей объем романов, и о вездесущей мультижанровости — такие вот приметы нового поколения. Стоило Денису освободить микрофон, как его захватила Наталья Рубанова — и с умеренной яростью принялась это самое поколение ругать. Если коротко: на семинарах молодых писателей транслируется так называемый новый реализм, придуманный Валерией Пустовой со товарищи и позиционировавшийся ими как что-то свежее и новое. Это есть, по мнению Натальи, «милая ложь» — но ложь паче чаяния прижившаяся и попортившая жизнь многим авторам, которые не писали «так просто и иногда так скучно, при всем уважении к Роману Сенчину, здесь речь не о нем».

Последствия этого Наталья видит и в мартовском «Знамени»: «Стоит ли отдавать целый номер свежей крови, которая на самом-то деле не является свежей? Такое ощущение, что многие поэты сразу родились пятидесятилетними. Читаешь — и это очень скучно, простите, ребята. <…> Новые формы, новые слова — где это все?» Итог: молодежи через 20 лет наверняка будет стыдно за то, что они опубликовали в этом номере. Впрочем, не все так апокалиптично: роман Степана Гаврилова «Опыты бесприютного неба» Наталья оценила высоко.

Оппонировать вызвалась Женя Декина, сразу заявив, что согласна только по поводу Степы Гаврилова, который «большой умница», — а поколения, уникальность которых многие предыдущие ораторы ставили под сомнение, действительно отличаются. Опыт работы в школе не дал Жене соврать: даже пара лет — это «колоссальная» разница, а кроме того, год от года дети становятся все рациональнее. Непонятно, хорошо это или плохо, — но то, что «Знамя» всерьез занялось легализацией молодой литературы, неоспоримо хорошо. Казалось, «Опыты бесприютного неба» окончательно перестают быть объектом дискурса, но Наталья Иванова (не путать с Рубановой) не позволила этому случиться, решив выдать немного редакторских секретов.

Оказывается, «никогда номер не возникает из идеи — сделаем такой-то номер». В редакции прочитали текст Степы — роман, «который говорит молодым языком о молодых», — поработали с ним и решили дополнить тем, что уже было в закромах и ждало публикации. Номер, таким образом, сложился сам собой, безо всякой первоначальной концепции.

Говорили еще больше часа. Публика стала активнее вовлекаться в дискуссию, Майя Кучерская замечала, что для поколения девяностых (и далее) годов рождения Толстой — это уже Гомер, и потому они никогда не будут писать, как Толстой; ученик, а ныне коллега Майи по литературной мастерской Сергей Лебеденко призывал серьезнее относиться к телеграм-каналам и книжным блогам, утверждая, что будущее — за полифонией форматов…

Выходили новые ораторы, возвращались старые. В самом конце, перед заключительным словом Сергея Филатова, его тезка Чупринин неосторожно обмолвился, что журналы, ровными стопками лежащие на столе, — подарок пришедшим. И пока Сергей Александрович рассуждал о двух главных поколениях — 90-е и после, — о том, что слепота и ощущение растерянности, о которых говорили в самом начале, составляют суть нашего времени, — некоторые без особого стеснения пробирались к столу, чтобы успеть забрать свой подарок. Среди них были и молодые, и люди постарше. А Филатов тем временем говорил о годах тревоги и страха, о том, как мало в жизни и в литературе смелости. О том, что нужно ломать самого себя.

Ничего существеннее этого — при всей его ощутимой плакатности — незаметного поворота к «здесь и сейчас», совершенному под шебуршание растаскиваемых журналов, сказано не было. А о поколении ничего не решили: вопрос ведь, ясное дело, риторический — увиделись, поговорили и будет.

Источник: godliteratury.ru