На «Радио Москвы» вышел новый выпуск программы «Книжные люди и что они читают», посвященный кругу чтения издателей, писателей, художников книги, книготорговцев, литературных критиков, полиграфистов и всех связанных с книгами людей. Ведущие – автор программы «Вечерние встречи с Ириной Кленской» Ирина Кленская и главный редактор издательства «Молодая гвардия» Мария Залесская.

В гостях – главный редактор издательства Ad Marginem Александр Иванов и главный редактор журнала «Книжная индустрия», президент Ассоциации книгораспространителей Светлана Зорина.

Среди любимых книг на полке Александра Терентьевича – биография Михаила Пришвина, написанная Алексеем Варламовым и вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей». «Должен сказать, что это великолепная работа по пониманию и чувству этого автора. Очень глубокий и точно написанный текст. Я несколько лет подряд с перерывами читал 18-томник Пришвина, в этом году закончил. Это совершенно выдающееся чтение, уникальная для русской и мировой культуры книга. В течение 50 лет Михаил Пришвин, известный как писатель о зверюшках, лесах и природе, пишет дневник, где показывает себя в разнообразии своих талантов. Потрясающий по глубине исторический анализ, анализ природы и самоанализ. Временами напоминает дневник – описание природы, но все это происходит на фоне исторических событий, которые он очень глубоко анализирует. В частности, его очень волнует тема русского нигилизма. Пришвин пытается понять, насколько он радикальнее европейского нигилизма. Его волнует тема природы как Родины. В какой-то момент, опережая свое время, он понимает, куда движется страна в 30–40-е годы и что тема Родины приходит на смену темы революции. Он одним из первых понял важность темы Родины в этом повороте от большевистской России к постбольшевистской, и поэтому она звучит актуально и сейчас. Ему повезло с вдовой: Валерия Дмитриевна Пришвина всю свою жизнь посвятила сохранению и публикации дневника. Он выходил в трех издательствах в течение последних 20 лет. Наконец, эта работа завершена, и мы имеем такой потрясающий корпус.

У Варламова есть замечательная история, которую он цитирует: 1927 год, Пришвин приходит в редакцию журнала «Молодая гвардия», где читает рассказ о природе, отказывается от гонораров и просит платить ему ежемесячно небольшую сумму денег вместо них. Присутствующий в редакции Осип Брик говорит: «Мы знаем, какой вы великолепный писатель, но есть одна проблема. Вы описываете ворону, а я не чувствую, что это наша, советская, ворона». Это анекдотическая ситуация, но любая историческая эпоха по-своему относится к природе, образ природы по-своему конструирует. Мы можем говорить о природе в картинах Шишкина или Николая Ромадина, но Михаил Ромадин мне рассказывал, что отец, прежде чем писать, углем на холсте рисовал религиозный образ и по этому образу писал пейзаж. Ему самому было важно это настроение. То, что Пришвин сталкивается с прямой политизацией природы – не случайно, ему приходилось отбивать критику в свой адрес, защищаться. Природа для него – знак тайной свободы среди зверей, растений. Он создал свою теологию природы, в этом есть некое духовное понимание природы как предельно индивидуализирующей субстанции. В каждом зверьке, дереве он видел свое лицо, свою индивидуальность. И это удивительный талант – так описывать природу», – рассказал Александр Терентьевич.

Из русских живописцев ближе всего к произведениям Михаила Пришвина работы Михаила Нестерова: «Это пейзаж, где очень важна тема духовного поиска, его люди устремлены в какие-то неприродные дали и выси. Его тянет не шишкинский лес, потому что Шишкин видит лес глазами купца-лесопромышленника. Левитан – тоже не его художник, Левитан очень психологизирует природу, «зеркалит» человеческое состояние в природе: грусть, радость. А Пришвину хочется чего-то более объективного, мне кажется».

Как признался Александр Иванов, сейчас он увлечен чтением серьезной богословской и философской литературы – как классики, так и современных интерпретаций. «Мы переживаем очень сложные и судьбоносные исторические моменты. Это касается не только нашей страны, но и всего мира. Сейчас возрастает интерес к базовым, глубинным видам размышлений, к которым относится теология и метафизика. Многие свободолюбивые, скептически настроенные авторы пишут книги, где фигурируют старинные понятия ада и рая. Например, искусствовед, киновед, историк культуры Михаил Ямпольский недавно написал книгу, посвященную раю. Не могу это назвать путеводителем по теологической интерпретации рая, это его культурология, но Михаил очень чувствителен к трендам. То, что он занимается раем, говорит о многом. Это значит, что вокруг него, в американском контексте, очень большой интерес к теологическим сюжетам и проблемам. Мы переживаем черту, когда что-то становится прошлым, а что-то возникает прямо на глазах как ближайшее будущее. Завершение времени является очень русской темой. Мы оказались перед завершением очень большого периода времени, когда прежние ценности и авторитеты завершают свою миссию. Мы живем в открытом горизонте.

Недавно мы переиздали книжку Тимоти Мортона "Стать экологичным". Мортон – современный философ, размышляющий на актуальные темы, связанные с экологическим кризисом. Сейчас он пишет книжку, посвященную аду как современному состоянию природы и отношению человека к природе. Ад у Мортона – это не культурологическое, а теологическое понятие, и для него тема ада и описание экологической катастрофы через теологию природы является более точным решением, нежели оперирование светскими конструкциями», – рассказал Иванов.

Недавно в Ad Marginem вышло второе издание книги «Книжные магазины» испанского исследователя Хорхе Карриона, где книжные магазины рассматриваются в широком культурно-историческом контексте. «Испанцы – природные анархисты, я бы так их назвал. В чем анархизм, в чем человечность и теплота этого анархизма? Каррион любит живые, теплые, человеческие книжные магазины, их все меньше и меньше остается в Европе. Он размышляет о конце времен, для него этот конец времен воплощен в Amazon – безличной покупке книг в два клика, получении книг в пункте выдачи или через курьера. Где же магазины, где запах книжной пыли?

Света упомянула магазин "Дом писателя" в Переделкине, который открыл наш общий приятель Борис Куприянов. Важно понимать, что был очень близкий ему священник, который недавно скончался, от него осталась большая библиотека. Библиотека продается, чтобы обеспечить его очень пожилую маму. И там есть то, что любит Каррион, – соединение современных книг и книг старых. Мы понимаем, что везде в магазинах стоит более-менее одинаковый набор современных книг, а вот если ты добавляешь немножко старых, получается очень интересная выборка. Хорхе Каррион пишет об ощущении книги как о чувстве товарища, друга», – прокомментировал издание Александр.

Однако каким бы современным, уютным и гостеприимным ни был книжный магазин, все острее встают проблемы демпинга и агрессивной ценовой политики маркетплейсов. Как в этом диджитал-пространстве сохранить городскую культуру книжных магазинов? «Есть несколько ходов. Один из них – фестивализация книжной торговли, то есть книжная торговля становится частью городских праздников, событий. Это привлекает людей: семьи, молодежь, разные поколения. Параллельные программы с лекциями, встречами, презентациями – это праздничная фестивальная история. Второй момент – особые книжные магазины, которые можно назвать бутиками или клубами. Главный их критерий – личный вкус владельцев или тех, кто работает в магазине. Этот личный вкус для меня важен как навигатор в современном океане книг. Это могут быть предпочтения очень странные, необъяснимые, но, когда я вижу, что эти книги странным образом соединены, он индивидуализирует все пространство, делает его более человечным. Это, мне кажется, самое важное», – отметил гость эфира. При этом Александр Терентьевич не считает себя борцом с маркетплейсами и признает их очевидное удобство как для издателя, так для покупателя.

Важной темой беседы стало влияние искусственного интеллекта на искусство и самого человека: «Мы обсуждаем цифровой прогресс и видим, что там много негуманного, которое уничтожает сам смысл книги, отношение к книге и культурным ценностям. Наша вера в прогресс очень подорвана. ИИ может сам поглощать информацию и совершенствоваться, у него уже есть самотворение. Человек уже не особо ему нужен. Это новая ситуация. Когда мы говорим об ИИ, очень важно представлять, что в нас существует очень много от искусственного интеллекта: схем, обмылков мыслей и чувств, формализмов. Опасность, скорее, заключается в том, что мы сами начинаем подражать ИИ в той же степени, что и он нам. Наше сочувствие не ограничено ничем, мы можем сочувствовать чему угодно, плакать мы можем от чего угодно: и от Баха, и от искусственно сконструированной музыки, потому что она может задеть в нас что-то не искусственное, а натуральное. Думаю, нам предстоит долгая выработка взаимодействия с ИИ».

Александр Иванов отметил книги Флориана Иллиеса «1913. Лето целого века», «1913. Что я на самом деле хотел сказать», «Любовь в эпоху ненависти»: «Иллиес придумал жанр, когда вы осовремениваете прошлое. Одновременно говорит Эйнштейн, Гитлер. Одновременность мышления, чувств производит сильнейшее впечатление. Время сжато, эмоции сконцентрированы. Стилистически он очень акцентированный автор и человек. И при этом Иллиес – главный редактор немецкого издательства Rowohlt, известный издатель. Он очень любит Франкфуртскую музейную коллекцию, у него есть замечательные эссе, посвященные работам из этой коллекции. Например, эссе, посвященное жанру эскиза, который в XIX веке становится очень популярным», – прокомментировал Александр Терентьевич.

Особое место на полке Александра Иванова занимает любимый с детства роман Александра Дюма и Огюста Маке «Граф Монте-Кристо»: «Со временем я стал читать его по-другому. Сейчас для меня интересно то, что в нем есть два жанра: роман воспитания и авантюрный роман. И роман воспитания со временем становится интереснее: мне дико интересна придуманная история с заключением в тюрьме, когда молодой необразованный моряк вдруг получает такого соседа в виде аббата Фариа. Он делает из него другого человека, учит наукам, языкам, манерам. Зрелый мужчина, который выходит из тюрьмы, оказывается совершенно другим. Это очень круто! Мне нравится эта история. Приключения, убийства, месть меньше нравятся, хотя раньше это меня заводило. Эта месть не приносит ему радости, он понимает, что все равно не вернуть время молодости, любви. Надо простить и строить что-то новое, чтобы месть перестала быть главным стимулом к существованию. Билингвы, с которыми я встречался в Марселе, мне сказали, что русский перевод – лучший в мире, и русские читатели «Графа Монте-Кристо» – самые утонченные ценители этого романа».

С особым чувством Александр Иванов читает тексты «Энеиды» Вергилия параллельно на русском и латинском языках: «Это одно из редчайших удовольствий, когда ты понимаешь, что такое римская форма, это что-то невообразимо прекрасное. И это есть в русской поэзии. Например, я очень люблю возвращаться к последнему четверостишию из стихотворения Александра Пушкина «К морю». Конец такой:

«В леса, в пустыни молчаливы

Перенесу, тобою полн,

Твои скалы, твои заливы,

И блеск, и шум, и говор волн».

Это пространство, эта «свободная стихия» теперь будет жить с ним в Михайловском. Какие там ассонансы, эти повторения звуков! Есть стихи, которые говорят нам о море, о морских видах. А Пушкин не говорит о море, а делает море из слов, сама стихия слова становится у него морем. Есть фантастический поэт и писатель Фернандо Пессоа, классик португальской литературы XX века, у него есть «Морская ода». И это похоже на пушкинское умение передать стихию через язык. Поэзию пересказывать невозможно, но смысл в том, что лирический герой этого стихотворения начинает с берега, отплывает корабль, и корабль оказывается внутри адской морской стихии. Меняется язык, появляется резкость, жестокость. А затем корабль возвращается, язык становится спокойным, умиротворенным, меняется интонация. Поэзия учит нас эмоционально очень точно проживать какие-то состояния. Мы окружены великой поэзией. Я люблю Бродского, Пастернака, Мандельштама, Ахматову, Цветаеву. Сравнительно недавно стал открывать для себя Заболоцкого – это фантастический поэт! Есть очень много поэтов, которые оказались поэтами второго ряда, и это очень несправедливо. У нас много безумно талантливой поэзии, которая просит, чтобы ее переместили в первый ряд. Любое высказывание должно иметь пространство, нужно создать целую территорию, населить ее своими эмоциями и образами. Тогда о тебе можно говорить как о состоявшемся поэте».

Программа «Книжные люди и что они читают» выходит на «Радио Москвы» ежемесячно.

Слушайте эфир на «Радио Москвы». 

Вы прочли текст издания «Книжная индустрия». Мы будем рады, если вы поделитесь им и подпишетесь на нас в телеграме и группе ВКонтакте Журнал «Книжная индустрия»