Представление новой книги Нины Сергеевны Литвинец «Пересечения» состоялось в Библиотеке иностранной литературы имени М. И. Рудомино. Оно прошло не совсем в привычном формате: в виде беседы двух интеллектуалов, знатоков литературы Н. С. Литвинец и М. А. Амелина. Говорили о роли литературы в жизни человека, что очень удачно сопрягалось с самой книгой «Пересечения».

Нина Литвинец: Мы сегодня говорим о роли литературы в жизни человека. Эта тема очень удачно соотносится с книжкой, которая вышла у меня несколько месяцев назад в издательстве «Искусство – XXI век». Она называется «Пересечения». Это не литературоведение, не мемуары, чего ожидали некоторые мои знакомые, просто проза.

Максим Амелин: Это вообще полноценная художественная проза, только неожиданная. Конечно, у филолога всегда есть соблазн написать художественный текст. У каждого из рассказов есть свой герой-поэт, который невидимо или видимо присутствует в текстах. Формы очень разные: от рассказов в письмах и эсэмэсках, имейлах до интересной стилистической многоголосицы. Это очень интересно: великое увидено с «малого ракурса». Нина Сергеевна, почему поэты, которые являются протогероями ваших рассказов, либо представители Серебряного века, либо эмигранты?

Нина Литвинец: Это, скорее, личные пристрастия, личный выбор. Кстати, там присутствуют и Твардовский, и Симонов, так что не только Серебряный век. Часто выбор диктовался материалом. Я нигде не отступала от биографий великих, старалась точно воспроизводить факты, не позволяла себе ничего сочинять. А вот что касается обычных людей, с которыми великие «пересекались», тут я позволяла себе фантазировать. Иногда сам материал ведет за собой, иногда приходится изобретать персонаж, думать, как бы он себя повел в той или иной ситуации. Все подобные «изобретения» – люди, которые так или иначе соприкасались с теми, кто олицетворяет живую литературу. Я не скажу, будто что-то особенное придумала, но это интересный жанр, позволяющий взглянуть на творчество того или иного поэта под другим углом зрения.

Мне кажется, люди в эпоху Серебряного века острее чувствовали литературу и больше к ней тянулись. Во время Гражданской войны, разрухи и последующего восстановления было не до литературы. Зато в годы войны были симоновские стихи, которые учили наизусть, поэма Твардовского «Василий Теркин». Это была «живая литература», которая необходима была людям в тот период.

Сейчас литература в обществе такой роли не играет. То, что не «властители дум» нынче писатели, – это очевидно, но нет даже живого интереса, желания прочесть что-то новое, что-то открыть для себя. У нас сейчас нет нормальной литературной критики: есть блогеры, пишущие о книгах, но не критики. Во Франции, например, крупные газеты каждый уик-энд печатают рецензии на новые книги, их обсуждают на радио, в печати, в публичном пространстве. У нас есть «Большая книга», приз читательских симпатий, но я не уверена, что этот приз действительно отражает какое-то широкое мнение. Это обидно, потому что «поэт в России больше, чем поэт», тут я согласна с Евтушенко. Вы, Максим, как поэт знаете, насколько тяжело написать и опубликовать стихи, разве что на самодеятельных поэтических сайтах. А ведь мы сейчас живем в такое непростое время, оно требует литературной реакции. Именно на осмыслении сдвигов, происходящих в современном обществе, литература может вернуть себе ту роль, которая ей изначально предназначена.

Максим Амелин: Вы привели в пример Францию, а у них даже есть телевизионное ток-шоу, где обсуждают книги. Это популярная программа, идущая в прайм-тайм, люди потом идут и покупают 100 тысяч экземпляров какого-то писателя. У нас сколько ни предлагали такое сделать (причем даже именитые люди были готовы делать такие передачи), их не поддерживало руководство каналов: «Вы что, с ума сошли? Кто это будет смотреть?» Не будем говорить о поэтах, они изначально обречены, но читательская аудитория потеряна и прозаиками, поскольку практически нет информирования о выходящих книгах, а того, которое есть, крайне недостаточно. Получается, мы выпускаем книги и прячем их под стол, потому что не можем проинформировать о них людей: у нас на это нет ни сил, ни средств, ни возможностей. От этого страдают прежде всего авторы.

Нина Литвинец: Я с вами не соглашусь в том, что от этого страдают прежде всего писатели и поэты. Конечно, они страдают, но от этого страдает прежде всего общество, которое игнорирует литературные интересы. Открываешь «Яндекс», смотришь новости культуры: что сказал Киркоров, за кого вышла замуж какая-то эстрадная звезда. Там есть новости литературы? «Большую книгу» отразили один раз, и все. И это называется «новости культуры»…

Максим Амелин: Получается, что общество не задействовано в осмыслении, обсуждении литературы. Писатели понимают, что они пишут в никуда. Роль литературы понизилась, а это значит, что общество лишается единого языка. Оно перестает думать в одном контексте, обсуждать какое-то всех интересующее произведение. Вообще нет общего дискурса, а потом мы удивляемся, почему у нас такое разобщение. Должно быть какое-то осмысленное высказывание, на уровне которого люди объединяются и начинают что-то понимать.

Нина Литвинец: Очень многие молодые ребята, подростки не умеют читать книги. То есть складывать буквы в слова они, конечно, умеют, но литература – такой вид искусства, который больше всего завязан на воображении. Литература без воображения – просто книжка, переплетенная стопка бумаги, на которой что-то напечатано. В процессе чтения читатель воссоздает мир литературных героев. Я глубоко убеждена, что этот мир существует параллельно нашей реальности, пересекаясь с нею тысячами нитей. Воссоздавать этот мир, читать, уметь представить то, что на страницах, – это свойство уходит у молодого поколения. Есть более простые вещи: клипы, комиксы, то, что можно визуально воспринять. Большинство не ощущают литературу как нечто целое, как процесс. Прочел одну книжку одного писателя, понравилось – хорошо. А что он еще написал, что написали его современники, уже не так интересно. Утрачивается понимание того, что литература – это целый мир, причем в развитии, это процесс. Может быть, на фоне общественных сдвигов появится нынче потребность и в литературном осмыслении.

Максим Амелин: Должна. Именно общественные потрясения и катаклизмы возвращают людей к истинным ценностям. Конечно, кризис воображения, о котором писал Владимир Вейдле в книге «Умирание искусства», ощущался уже в 1937 году, просто он был отсрочен разными вещами. Была война, противостояние двух миров, все это напряжение создавало литературу, к которой был интерес. Как только это напряжение упало, как только Советский союз рухнул, интерес к литературе начал падать.

Нина Литвинец: Сначала был короткий период интереса к тому, что не печаталось в советское время, к тому, что извлекли из ящиков письменных столов, что пришло из-за рубежа, из эмиграции. Потом этот интерес иссяк.

Максим Амелин: Современный человек потерял не только интерес к литературе, но и к истории. У молодого поколения нет исторического мышления, они не знают, кто был раньше: Ленин или Иван Грозный, Сталин или Николай I. Им, увы, непонятно и последовательное движение литературы.

Нина Литвинец: Я помню времена моей молодости: в книжных магазинах были толпы, там возникали своеобразные сообщества. Люди знакомились в книжных магазинах, обсуждали новинки, дрались в очередях. Когда я ездила по стране, я всегда в каком-нибудь маленьком городе заходила в книжный магазин. Я думала: вдруг там есть что-то, что давно расхватали в Москве. Сейчас, где бы ни была, все то же самое.

Максим Амелин: А поэзии практически нет, только два автора – Бродский и Асадов. Серебряный век уже перестали читать.

Вопрос из зала: Нина Сергеевна, расскажите про последний текст, который вошел в эту книгу, – «Миледи».

Нина Литвинец: Он стоит последним в книге, но это первый текст, который я написала лет 15 назад под влиянием даже не романа Дюма, а его известной нашей экранизации. С фильмом хотелось спорить, он вызывал вопросы. Роман Дюма богаче фильма, он дает возможности разного толкования, в нем больше «воздуха». Когда я писала «Миледи», я ни в чем не отошла от фабулы романа. Все, что происходит с героями у Дюма, происходит и в повести «Миледи», но под другим углом, с другой точки зрения. Миледи пишет письмо сыну, ей кажется, что она уже не выйдет из тюрьмы. Она рассказывает свою жизнь. Роман Дюма, мне кажется, дает такую возможность. Это и есть литература. Когда я 15 лет назад написала эту повесть, про феминизм никто не говорил, а тут оказалось, что она попадает в нынешний тренд.

Вопрос из зала: Литература спасет мир?

Нина Литвинец: Я верю, что да, но это вера, убеждение. Как будет на самом деле – я не знаю.

Максим Амелин: Это вполне возможно, как она спасала при предыдущих крушениях цивилизации. Рано или поздно спасет, потому что это единственное, что останется.

Нина Литвинец: Литература останется. Мы сегодня читаем Шекспира и смотрим Шекспира на сцене практически как нашего современника: те же чувства, те же страсти, все понятно. Пушкинская проза – это вообще сегодняшняя проза, сегодняшний язык. Литература живая, она переживет все попытки отмены. Рукописи не горят, как нам известно, а книги не горят тем более…