Они родились за границей, но подростками оказались в советской России, где им довелось узнать трагедии и первую любовь, лишения и мирные радости, ужас войны. Писатель Сергей Шаргунов в программе «Открытая книга» побеседовал с Сергеем Беляковым о его новой книге «Парижские мальчики в сталинской Москве».

Сергей Шаргунов: Самая, пожалуй, твоя известная книга – «Гумилев сын Гумилева» о сыне Анны Ахматовой, а теперь Мур – сын Марины Цветаевой. Похоже на тенденцию. Чем тебе так интересны потомки писателей Серебряного века?

Сергей Беляков: Я никогда бы в жизни не подумал, что буду писать именно о потомках писателей Серебряного века. Меня интересовал сначала Гумилев, потому что Лев Николаевич для меня некий заочный учитель, читая его книги и слушая его лекции, я полюбил свою будущую профессию историка. Тогда я предположить не мог, что буду писать и про Мура, казалось, что материала просто не хватит. Лев Гумилев прожил большую жизнь, почти 80 лет, а Мур погиб в 19. Представлялось, что не может быть материала на целую книгу, и только позднее, погружаясь в дневник Мура (это уникальный источник – потрясающий дневник, который он вел), читая его письма, я все больше понимал, что да, можно написать книгу.

Сергей Шаргунов: А почему это документальный роман?

Сергей Беляков: Сама история Мура интереснее, чем многие романы: яркая, напряженная, трагическая. Я ведь не писатель, я не сочиняю миры, а восстанавливаю то, что было на самом деле. Я восстанавливаю прошлое.

Сергей Шаргунов: Парижские мальчики – это Георгий Эфрон, он же Мур, и его друг Дмитрий Сеземан. Как так получилось, что они оказались в Советском Союзе и стали коммунистами?

Сергей Беляков: Их путь в Советский Союз был предопределен родителями. Они были на стороне белых в годы Гражданской войны, но, пожив за границей, соскучившись по Родине, начали переосмысливать прошлое.

Став поклонниками Советского Союза, они выбрали путь сотрудничества с советской властью, в том числе сотрудничество и со спецслужбами. Этот путь, как известно, привел назад, в Советский Союз. Сергей Яковлевич уехал, а Марина Ивановна еще два года была с Муром в Париже. Как ни странно, она была самой трезвомыслящей в этой семье. И Аля, и еще маленький Мур, и тем более Сергей Яковлевич стали убежденными сторонниками коммунизма, советской власти.

Сергей Шаргунов: «Жизнь была кровавая, но красивая» – это из твоего интервью в «Новой газете». Как ты оцениваешь это время?

Сергей Беляков: У многих сталинистов и у противников сталинизма есть склонность к черно-белому восприятию реальности: добро и зло, зло и добро. Да, есть добро и зло, но цветов гораздо больше, а не только черный и белый. Мне хотелось рассказать об этом многоцветии. О многоцветии, которое составляет подлинное состояние жизни человеческой. Люди оставались людьми и в ту действительно страшную, трагическую эпоху, они хотели есть, пить, влюбляться, танцевать, веселиться – об этом я хотел рассказать. Конечно, никакого оправдания репрессий у меня нет, у меня есть попытка показать, что жизнь даже в эпоху большого террора – это не одни репрессии.

Сергей Шаргунов: Твоя книга – это не только биография Мура, но и энциклопедия времени: ты рассказываешь, как зарабатывали, что ели, что пили, как отдыхали, где отдыхали.

Сергей Беляков: Когда я читал книги прекрасных наших цветаеведов, мне в них не хватало этой эпохи. Они сосредотачивались на Цветаевой – правильно, это их героиня, – но мало о жизни. Вот этого мне всегда не хватало, мне хотелось наполнить книгу этой живой реальностью. Мне, кажется, это удалось. Детали как раз очень интересны, детали важны. Узнать, что сколько стоило, сколько котлет выпускал мясокомбинат… Я все-таки стараюсь не злоупотреблять статистикой, у меня ее не так много. Кстати, сейчас есть такое понятие «советский пломбир» – легендарное советское мороженое, которое у одних вызывает самые светлые воспоминания, а другие говорят: «Да как вы можете своим пломбиром оправдывать эту ужасную эпоху?!» Это действительно эпоха, когда он появляется, и Мур – один из тех, кто его оценил. Они с Митей Сеземаном ходили и ели это мороженое, тем более что это было доступно в отличие от «Националя».

Сергей Шаргунов: Воспитание в духе любви к Родине могло сказаться на его чувствах и переживаниях?

Сергей Беляков: Да. Судя по всему, Мур едет в Советский Союз, убежденный не только в том, что он человек советский, но и что едет на Родину. Постепенно он начинает понимать, что на этой Родине он все-таки не свой. Не Родина это ему, тем более родился он в Чехии, вырос в Париже. Это понимание приходит не вдруг, а постепенно, Мур начинает обращать внимание, что все видят в нем француза. Его не обижает никто, он не становится жертвой того, что сейчас назвали бы буллингом. Нет, в школе к нему всегда с интересом относятся, девочки его любят, но называют его «француз». Он чужой, ему интересно одно, а всем интересно другое.

Сергей Шаргунов: Мур – подросток. Понятно, что в переходном возрасте эгоизм и раздражительность – обычное дело. Все-таки он любил маму, любил Цветаеву?

Сергей Беляков: Да, конечно. В этом нет никаких сомнений, очень любил. Просто его не совсем понимали. Всех возмущало, когда он говорил что-то вроде: «Она совершенно правильно сделала», когда оправдывал ее самоубийство. Считалось, что это чудовищно, что он говорит, а ему просто было очень больно. Ему наступали на открытую рану, он не мог терпеть, поэтому так защищался. Конечно, он ее любил, особенно понял и почувствовал это, когда ее не стало. Он мог быть с ней груб, резок, что шокировало людей. Он был любящий, но непочтительный сын.

Сергей Шаргунов: Как ты думаешь, сам Мур хотел бы, чтобы его дневник читали посторонние, чтобы об этом дневнике вышла книга?

Сергей Беляков: Хороший вопрос. Сначала дневник, конечно, он вел сам для себя. Ему необходим был этот внутренний собеседник, он говорит сам с собой. Но позднее, быть может, он уже думает о будущем читателе дневника. Это уже заметно по крайней мере в записях осени 1941 года. Он относится к своему дневнику как к своему главному произведению, и это так и осталось. Дневник Мура – главное из всего, что он написал, это его вклад в русскую словесность.

Сергей Шаргунов: Мур живо интересуется международным положением, а оно в 1940 году тревожное. Он сочувствует родному Парижу, остается французским патриотом?

Сергей Беляков: В записях 1940 года, особенно до майско-июньского немецкого наступления, он старается от Парижа дистанцироваться, нацелен на интеграцию в Советский Союз и сам себя убеждает, что Париж кончился. Он будет к этой теме возвращаться осенью и зимой 1940–1941 годов, но со временем станет совершенно очевидно, что он патриот Франции, всего французского и прежде всего парижского…

Сергей Шаргунов: «Парижские мальчики в сталинской Москве» – документальный роман. Сохранившиеся дневники, цитаты – все это доносит до нас прямую речь Георгия Эфрона. Благодаря тебе, Сергей, мы увидели, как менялся герой, как менялась жизнь вокруг него. Книга получилась по-настоящему захватывающей и живой. Внимательно прочитанная биография человека, особенно на фоне потрясающей, ужасной, великолепной, убийственной эпохи, и становится в итоге произведением. Важно, что все чаще появляются отлично написанные книги, стремящиеся к объективному взгляду на эпоху. Книги не про черное и белое, а про многообразие и сложность жизни, мира, истории.

Опубликовано в журнале «Книжная индустрия», №4, май-июнь, 2022