YouTube канал журнала «Книжная индустрия» — https://youtu.be/JUrZFM7FVLk

В рамках проекта «Книги, которые сформировали мой мир» состоялась встреча с Натальей Громовой — прозаиком, историком литературы 1920–1950-х годов, автором документальных книг «Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы», «Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е» и других. Ведущая — независимый обозреватель и литературный критик Кларисса Пульсон.

Первый вопрос проекта «Книги, которые сформировали мой мир» — традиционно про любимых героев детства. Наталья Громова призналась, что ей особенно нравились Обломов Ивана Гончарова и Атос из «Трех мушкетеров» Александра Дюма. «Я начала чтение с романов, сказок не было — они мне казались чем-то умилительно скучным. В шестом классе я написала сочинение про любимых героев, и все очень сильно надо мной смеялись, потому что никто из детей не знал, кто такой Обломов, а про Атоса только догадывались. Я написала, что это два хороших человека, только один человек лежит, а второй действует. Мне безумно понравилось, что они глубоко положительные люди», — прокомментировала гостья. Она ответила, что ей вообще нравилось эпатировать людей своими литературными интересами.

Много значит для Натальи Громовой «Божественная комедия» Данте Алигьери. «Для меня всегда Данте, Шекспир и Достоевский шли цепочкой. Если Данте рисует устройство всего мира, то Достоевский — это Данте изнутри человеческих судеб и характеров, это та же «Божественная комедия», но внутри человека, а Шекспир описывает историческую канву этого мира. Мне кажется, что это три ипостаси, которые рассказывают все про человека».

Гостья отметила, что, по ее мнению, быть «книжным человеком» — опасно. «Уже с юности девочка хочет иметь любовь как в книжке — мы все через это проходили. Мы моделируем себе жизнь по своим любимым произведениям, а жизнь вторгается к нам со страшными реалиями. Я потом поняла, что все люди XIX века были насквозь «книжными», и революция, которую они затеяли, была «книжная» и идеалистическая. Я с этим сталкиваюсь, потому что пишу вещи документальные, страшные и черные, очень часто с допросами и пытками 30-х годов. Идеологами всегда были очень литературные люди — в этом есть основная драма и травма жизни».

Когда Наталья Громова училась в старших классах, ее книжную картину мира во многом сформировали Петр Чаадаев и декабристы, в 17 лет были очень любимы советские поэты Евгений Евтушенко и Михаил Анчаров. «Сейчас бы я не стала это читать — я слишком много знаю, и это самое ужасное. Репутация, жизнь, кто как воевал, кто как сидел и на кого донес — все это стало частью моей картины мира, я стала больше видеть», — отметила Наталья Громова.

Важными остаются «Детство» Льва Толстого и романы Диккенса, затрагивающие темы детства. «До Диккенса детей не было, были маленькие взрослые, «недовзрослые», которых использовали в шахтах, на рудниках. Он придумал мир детства, стал защитником детства, бегал по всем этим страшным закрытым школам… Фактически, для меня он единственный писатель, кроме Толстого, который изменил мир, из-за него были попросту уничтожены закрытые школы — детские концлагеря. И Толстой, и Достоевский вышли из этих книжек: «Мальчик у Христа на ёлке» — это чистый Диккенс, я уже не говорю про половину романов, там Диккенс везде рассыпан, просто на русской почве он получился вот таким». К Диккенсу читатели обязательно вернутся, считает гостья, упоминая произведение «Мое пристрастие к Диккенсу» Нелли Морозовой — мемуары про девочку, которую в трудные минуты спасало только чтение книг этого автора.

Наталья Громова считает, что литература — почти как вера, она дает больше возможностей уходить в себя. Отдельно она выделяет «Апофеоз беспочвенности» Льва Шестова. «Герои — два «книжных» человека, чей роман протекал между философией и литературой, но в какой-то момент автор говорит: «вернитесь к реальной жизни». По мнению гостьи, этот Шестов не становится контекстом культуры, хотя он интересен и как личность.

Интересен и любим «Доктор Живаго» Бориса Пастернака; Наталья Громова считает, что этот роман — книга бытия, история веры и неверия, жизни и смерти. Дар, данный каждому человеку — залог бессмертия, и Живаго благодаря своему поэтическому дару переходит границы смерти. «Пастернак три раза уклонялся от судьбы, он боялся писать. У него были авторитарные родители, отец-художник, который думал: «Как мой сын может писать эти идиотские стихи?», он ненавидел футуристов. Пастернак — это человек, которому очень сильно пришлось пробиваться через свое нутро, он не знал до конца, кто он. Интересно, когда человек в этом честен, а если это манипуляция или литературная игра, то уже нет. Предназначение Пастернака было выполнено, когда он написал «Доктора Живаго».

Сборник «Живу беспокойно… Из дневников» Евгения Шварца Наталья Громова советует прочесть всем зрителям проекта «Книги, которые сформировали мой мир». «Я очень люблю Шварца; знаете, в литературе есть герои, антигерои, подлецы. Шварц — это такой тихий герой, который боялся, но от страха писал гениальные, бесстрашные вещи. Для меня загадка, как это происходило. Он не мог не бояться: Маршак, у которого он был в ДетЛите, убегает после того, как расстреливают почти всю ленинградскую редакцию, а остальных судят, остается только Шварц среди теней. И он пишет «Тень»», — отметила она. Отдельно гостья выделила такую черту автора, как совестливость, которая всегда выходит на поверхность в его текстах.

Наталья Громова рассказала, что к картине мира добавила своими произведениями Джейн Остин. «Это очень забавно — в XIX Джейн Остин считалась просто женским чтивом, а в начале XIX века Вирджиния Вульф и Генри Джеймс открыли, что это психологическая проза, причем очень хорошая. Там есть юмор, есть ирония, герои и героини — это очень хорошее, тонкое письмо; жалко, что русская литература XIX века тоже не знала никакой Джейн Остин», — подвела итог Наталья Громова.