10 февраля Первый канал покажет фильм «Саша Соколов. Последний русский писатель» Николая Картозии и Антона Желнова, посвященный Саше Соколову — одному из ключевых персонажей русского литературного зарубежья. Авторы фильма рассказали «Газете.Ru» о русском дзене, элитарном кино для массового зрителя и о том, каково работать с Сашей Соколовым.

«Саша Соколов. Последний русский писатель» — лента о «двойной жизни» русского модерниста, который в 70-е прославился, получил лестный отзыв самого Набокова — и вдруг исчез неизвестно куда. Сегодня 73-летний Саша Соколов, автор «Школы для дураков», «Между собакой и волком» и «Палисандрии» жив и здоров, живет в Канаде и работает над новой книгой. Создатели фильма нарушили почти 40-летний обет молчания этого «русского Сэлинджера». В разговоре с «Газетой.Ru» авторы фильма рассказали о том, почему Соколов — вызывающее явление для русского литературного истеблишмента.

— Что стало самым запоминающимся в работе над фильмом?

Николай Картозия: Само кино и его создание — это, пожалуй, самое грандиозное, что приключилось со мной за прошлый год. Ведь Соколов — один из важнейших авторов моей юности, человек, который определил и сформировал меня. Я до него вообще не знал, что по-русски можно так лихо писать. Я был в курсе, что Александр Всеволодович жив, что он живет в эмиграции — хотя огромное количество наших с Антоном знакомых до сих пор спрашивают: «А он что, живой, что ли?» Поэтому прикосновение к этому человеку, стилистикой которого я всю юность восхищался, возможность написать о нем -— вот главное.

По-особенному запомнился и сам Александр Всеволодович. Несмотря на то что в картине зритель в спрессованном виде увидит его диалог с Антоном, который длился целых 10 дней, для меня Саша Соколов все равно остался загадкой, завернутой в загадку.

— Как можно обозначить стиль или жанр этого фильма?

Картозия: Я определяю стиль этого фильма как «русский дзен» — именно такое послевкусие остается после его просмотра. Вся эта стоичность Александра Всеволодовича, его невозмутимость, достоинство во всем — в том, как он состарился, в том, как он говорит и думает, в том, как он не судит тех, кто был к нему строг. Все это совершенно фантастический пример нездешнего литератора. Он в свои 73 занимается спортом и выглядит потрясающе: можно сказать, что обложку журнала Esquire придумали, посмотрев на Александра Всеволодовича.

Антон Желнов: Да-да, у нас в стране всего два таких типажа: Познер и он.

Картозия: Он такой западный. И при этом — очень русский. Вот такой писатель-эллин, для нашего литературного истеблишмента явление вызывающее.

Желнов: Я не претендую на высокое звание документалиста. Но одно дело просто записать с человеком интервью, чем я много лет занимаюсь. Можно даже сложить фильм об ушедшем герое, как мы сделали фильм о Бродском (Картозия и Желнов в 2015 году выпустили документальный фильм «Бродский не поэт», удостоившийся ТЭФИ. — «Газета.Ru»).

Но когда человек, о котором ты снимаешь кино, жив, сложно создать его портрет — ведь он же и ответить может.

Сложно работать с визуальным рядом, языковыми средствами, говорить с ним, решать, что выуживать, а что нет, что войдет, а что не войдет. А ведь хорош тот продукт, куда максимальное количество отснятого материала — хотя бы 80% — входит. Для меня было важно работать с Сашей, который здесь и сейчас. И который при этом очень далек психологически, как бы передает привет из другой эпохи.

Картозия: Просто Антон и Александр Всеволодович — ровесники, поэтому он называет его «Сашей», а я по имени-отчеству (смеется).

Желнов: Саша вообще просил называть его на «ты», но у меня на такую авантюру просто язык не повернулся. Но Саша Соколов — он действительно Саша, а не Александр Всеволодович.

— А самому Саше вы фильм уже показали?

Картозия: Нет, конечно. Он посмотрит его в эфире. На Западе вообще не принято отдавать фильм на визу до эфира. Это мы в России подызбалованы и подыспорчены таким. Я надеюсь, мы в достаточной степени излучаем любовь к нашему герою, чтобы он поверил: мы не собираемся какие-то гадости говорить.

— У вас совершенно точно был определенный образ Саши Соколова до того, как вы с ним познакомились и начали работать над фильмом. Тот человек, которого вы узнали в итоге, с этим образом совпал?

Картозия: Да. Кстати, когда мы начали работать над фильмом «Бродский не поэт» и глубоко-глубоко погрузились в документы и архивы, мы открыли для себя немного другого Иосифа Александровича — не такого, каким мы его представляли. И кстати, очень многое не открыли для зрителя — из любви и уважения к Бродскому. Но наше представление о Соколове-писателе почти совпало с писателем по фамилии Соколовым.

Желнов: Я когда ехал к нему, я знал: он такой. Он, как Коля уже сказал, человек с достоинством, совершенно лишенный карьерных амбиций. Он был культовым героем авангарда 70–80-х — ну, вот им и остался. Я ехал к нему как к человеку-новатору, человеку-отшельнику, человеку не от мира сего, и он совпал с этим представлением на сто процентов. Я представлял себе, что все будет гораздо сложнее организовать и устроить, и меня поразила Сашина простота и открытость. Он как-то и говорит легко. А вот пишет, как перфекционист, долго.

Картозия: Александр Всеволодович в нашем фильме говорит предельно откровенно: о своем разладе с родителями, об их смерти, об их самоубийстве. О своих очень непростых отношениях с Бродским. Он все вещи называет своими именами. Но при этом все равно остается ощущение, что ты разговариваешь с эдаким китайским даосом. Александр Всеволодович все равно немножечко неуловим: он все тебе открывает, но при этом остается тайной. И это ощущение остается после фильма у всех, кто его посмотрел.

Желнов: В Саше, как это ни парадоксально звучит применительно к писателю, много невербального. Казалось бы, писатель — это язык.

Вот Бродский — стопроцентный человек слов, он весь из языка соткан. Саша — это тоже язык, поток разных языковых регистров. Но в его жизни есть какая-то тайна, которую нельзя озвучить, и он сам не может этого произнести.

Он обладает не писательской, а, скорее, актерской магией — как будто он член тайного ордена. Недаром много лет назад Саше Соколову присвоили ярлык одного из самых загадочных русских писателей.

— И все же поговорим о вербальном: у Саши как у писателя совершенно потрясающий элитарный язык. Его даже называют «русским Джойсом». В фильме удалось передать то, как он пишет?

Желнов: Это и было самой сложной задачей: Коля написал сценарий и весь текст к фильму. Как можно написать текст к такой картине? А черт его знает как. Имитировать Сашину прозу невозможно. Но получилось очень круто: Коля взял за прием фирменный стиль Саши, передал в сценарии нелинейность его повествования.

Наш фильм — это время, где перемешиваются прошедшее, будущее и настоящее. Такая мозаика, такой лингвистический калейдоскоп.

— На выходе вы имеете очень элитарный продукт. Почему вы решили преподнести его очень массовой аудитории Первого канала?

Картозия: Аудитории Первого его преподносим не мы, а Константин Львович Эрнст. Я убежден, что Александр Всеволодович не просто элитарный писатель. Многие говорят, что знают его, или что читали, или что читали хотя бы до середины — в общем, выдают эдакий пафос сопричастности. Потому что сказать: «О, я читал Сашу Соколова» — всегда было определенным кодом: и в моей юности, и сейчас.

Показывать такой фильм по телевизору, с моей точки зрения, — самоубийство. Я ведь тоже руковожу телеканалом, и если бы ко мне пришли такие маленький Картозия и маленький Желнов и сказали: «Дядя, дядя, а можно мы сделаем фильм про Сашу Соколова?»

Я бы ответил: «Нет, ребята, нам нужно колбасить рейтинги». Слава богу, что Константин Эрнст может позволить себе такое рыцарство в эфире.

Желнов: По поводу Соколова мы с Константином Львовичем синхронизировались: обсуждалось, что можно сделать после «Бродского», и тут и он и мы одновременно начали произносить фамилию Саши. Я не медиаменеджер, но считаю, что это здорово, когда в медиа есть запрос и на такой продукт.

Картозия: Понимаете, телевизионный бизнес устроен так, что фильм должны посмотреть много-много людей одномоментно, чтобы создались нужная доля и нужный рейтинг. Если люди не посмотрят этот фильм в эфире, у него не будет большого рейтинга.

Александр Всеволодович точно переживет это: он уже находится в будущем, в котором нас с вами, боюсь, нет.

Я это тоже переживу, потому что свой план по рейтингам я уже давно выполнил. Антону вообще по барабану. Это плохо только для будущих поколений: для тех, кто будет что-то делать для телевидения после нас. Для тех, кто придет и скажет: «А давайте снимем документальный фильм про Мирру Лохвицкую. Или про пианиста Соколова, или про Ольгу Глебову-Судейкину». И какой-нибудь гендиректор ответит им: «Слушайте, это никто не будет смотреть, идите снимайте про плавки Ельцина».

Как-то был на одном телеканале сюжет о том, как Борис Ельцин где-то забыл свои плавки. Вот вы хотите принадлежать к поколению «плавок Ельцина»?

Поэтому фильм лучше посмотреть по телевизору, а не качнуть где-нибудь на торренте. А еще лучше посмотреть его в кинотеатре, потому что наш режиссер Белов и наш оператор Булатов, честно говоря, сняли такую картинку, что команда «Карточного домика» уже может оформлять документы на стажировку у них.

— Каким вы видите вашего зрителя и как вы представляете себе его реакцию на фильм?

Картозия: Таким высоким, лет 56, с длинной прической, с басовитым тембром, властным и руководящим каким-нибудь телеканалом.

Желнов: Для меня это круг образованных людей, которые чем-то интересуются, которые не равнодушны, которые ходят в тот же «Пионер», смотрят «Вечернего Урганта», канал «Пятница» или канал «Дождь». Это лента социальной сети, и если эта лента посмотрит наш фильм, будет уже достаточно.

Картозия: Я по-другому считаю. Я еще немножечко продюсер и поэтому могу взглянуть на то, что мы сделали, немного отстраненным взглядом, не как автор.

Мне кажется, что это кино совершенно спокойно может посмотреть человек, который не читал Соколова и не собирается его читать.

Просто с тем, чтобы развлечься. Да, фильм на самом деле про литературу и русский дзен, но мы для удобоваримости упаковали его в форму такого литературно-шпионского детектива. И сам наш герой соответствует этой форме.

Александр Всеволодович так харизматичен.

Мы, с одной стороны, делаем телевизионный фильм, чтобы его было интересно посмотреть более-менее широкому кругу зрителей. А с другой стороны, наш фильм — важная штука с точки зрения литературоведения. Для нас с Антоном это крайне важно, что в «Бродском», что здесь.

И Бродский, и Соколов дали нам очень много нового, ведь мы не повторяем ни за кем, мы не в книжках это прочли — мы впервые вытаскиваем это из документов, из самого Саши. Как и в случае с «Бродским», в фильме очень много материала, по которому потом можно писать диссертацию.

— Возможно ли, что после этого кто-то будет воспринимать вас как русских литературных просветителей?

Картозия: Знаете, однажды Парфенов сходил в гости к Борису Ноткину в программу «Приглашает Борис Ноткин», и тот ему сказал: «Леонид, вы знаете, у вас такая родниковая русская речь! Вы — Бунин русского эфира». Давайте уж без просветителей. А герои у нас классные, да.

— А о ком еще из современных русских писателей вы бы могли снять подобную вещь?

Картозия: Начнем с того, что мы — не Томас Андерс и Дитер Болен. Мы не собираемся подсиживать Бориса Бермана и Ильдара Жандарева, до конца жизни работая вместе над документальными фильмами о писателях. Может быть, мы вообще ничего больше не будем делать в таком формате.

Я делал это кино не потому, что я пытаюсь на этом заработать — на этом, кроме седых волос, ничего не зарабатываешь. И не для славы — я располагаю возможностями хоть каждый день вести телепередачи. Лично я делаю это, потому что мне страшно интересны все эти люди: это то, из чего я сделан, из-за них я такой. Из-за них я так говорю и так думаю.

Для меня это жанр признания в любви, если угодно.

Желнов: А мне как журналисту всегда интересно работать с эксклюзивом и непроявленным материалом. Снимать про тех, про кого уже вышло 150 разных работ и фильмов, тоже можно, но это какой-то сверхвысокий у человека должен быть уровень, чтобы этим заинтересоваться. А тут непроявленная личность. С таким человеком, как Саша, интереснее всего работать — ведь есть куда копать, есть добавленная стоимость, которая очевидна: нам выдается шанс вскрыть то, что не лежит на поверхности.

— Что нового о русской литературе вы узнали при работе над фильмом?

Картозия: Небольшой спойлер: перед тем как начать работать над фильмом, я долго перечитывал книги Соколова. Я читал, читал, читал — и вдруг понял их мелодику. В одном из наших интервью Александр Всеволодович однажды проговаривается об Откровении Иоанна Богослова. Ведь это так просто и обычно для американской литературы — иметь в основе библейскую интонацию. Но это и редчайшие случаи для русской литературы: с одной стороны, такое холодное и приглушенное, и с другой — страстное звучание Откровения. И в нем, собственно, есть прекрасное место, которое, как мне кажется, совпадает с нашим лирическим героем: «Знаю дела твои: ты ни холоден, ни горяч. О, если бы ты был холоден или горяч!»

— Удалось, кстати, вам выяснить: Саша Соколов что-то пишет сейчас?

Желнов: Пишет. Будет итоговая вещь — так Саша сам описывает эту работу, он очень долго над ней трудится. Когда выйдет — сложно сказать, но я надеюсь, что все почитатели Соколова дождутся этого и прочтут.

— Чем, по вашему мнению, Саша Соколов должен запомниться, а вернее сказать — чем он еще должен стать для русской литературы и русского читателя?

Желнов: Альтернативой. Как для российских медиа он альтернатива, так он и для читателя всегда останется альтернативой.

Есть то, что называется словом «контркультура», — это как раз творчество Саши Соколова.

Он никогда не был ни диссидентом, его не прославляли совписы. Он всегда был альтернативой, и в том числе — альтернативой сознанию. Когда читаешь его, понимаешь: «А вот и так можно, ничего себе! — А если вот с такой позиции на это посмотреть?» Альтернативен даже его жизненный выбор: живет не как все.

Картозия: Если хоть как-то относить его (хотя он никак не относится) к группе известных русских эмигрантов, мы увидим, что каждый из них выбрал свой космодром в Америке. Аксенов — Вашингтон. Бродский — Нью-Йорк. А Александр Всеволодович выбрал канадскую глушь. Он выбрал лыжные трамплины (Соколов является профессиональным спортсменом-лыжником и тренером. — «Газета.Ru»), а не литературные.